– Она смотрит на меня.
– Да. Икона.
– Она русская?
– Да, это хорошая копия. Возможно, в манере Рублева. Иконы, как правило, используются в Восточной Церкви.
– В Восточной Церкви? Продолжайте. Я бы хотела, чтобы вы мне рассказали об этой иконе.
– Христианская Церковь была разделена в 1054 году из-за расхождений во взглядах между Восточной Церковью и Западной. Это то, что мы сегодня называем Православной Церковью и Римско-Католической. И это типичная икона Восточной Церкви. Они, как правило, изображают Деву Марию и Младенца Иисуса, а реже, например, Распятие, которое, в Западной Церкви было гораздо более распространенным. Проще говоря, Западная Церковь – это Церковь Страдания. А Восточная – это Церковь Счастья.
Ларс фон Триер, Нимфоманка
Вторая часть Opus Magnum Ларса фон Трира так и называется «Западная и Восточная Церковь». Диалог, вынесенный в эпиграф, начинается, когда камера останавливается на иконе Богородицы. Селигман поясняет Джо, что в отличие от Западного христианства — внимание которого сконцентрировано на боли, Кресте, Страдании и смерти — Восточное христианство – это религия радости, торжества и Воскресения.
Православие, в том виде, как оно оформилось на Востоке после видения Креста Константином в 312 году, упразднения смертной казни через распятие в Римской Империи в 337, и Фессалоникийского Эдикта Императора Феодосия в 380, это если и не дословно религия Счастья, то уж точно религия Победы.
Победы Крестной. И одновременно политического торжества Политической Церкви, в которой вероучительная формула Никейского Собора 325 года — о Единосущии Сына, Логоса, Господа Иисуса Отцу — стала официальной конституционной поправкой к законодательству Империи. Отказ от этого исповедания отныне означал выпадение за границы ортодоксии. В этом смысле совершенно очевидно, что первоначальное определение Православия – это официальное вероисповедание Империи.
Что именно означала политика для современников автора «Похвалы Константину» Евсевия Кесарийского (263-339), православному богословию еще предстоит определить. «Куда бы не устремилась сила мысли, к Востоку ли, Западу, на Землю, или на самые Небеса – всюду видит она Блаженного Кесаря, неразлучного со своим Царством. Над землею господствуют дети его. Как новые светила, озаряют они землю светом своего отца. Он живет в них своей силой, преумножая ее в их преемстве, и управляя всей Вселенной еще совершеннее прежнего», — читаем мы в Похвале Константину Евсевия Кесарийского.
В третье Великопостное воскресенье Церковь вспоминает Крест Господень. Крест совершенно не упоминается в Никейском Символе Веры 325 года, где сказано только о Страдании: «Страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых».
Однако в Никео-Константинопольском Символе, который мы по традиции приписываем Второму Вселенскому Собору 381 года, Крест появляется. И появляется не один, а в сопровождении исторического персонажа – одного из тех немногих людей в истории, кто видел Крест Господа Иисуса воочию. Помимо Иисуса и Девы Марии, язычник Пилат – единственный человек, упоминаемый в Символе Веры по имени. По непонятным причинам, он как был вобрал в себя все предназначенное людям внимание составителей Символа. До такой степени, что они попросту забыли сказать о смерти Иисуса: «Распятого за нас при Пилате, и страдавшего, и погребенного» ….
Распятого за нас при Понтии Пилате. Многие толкователи считали, что Пилат упоминается только для обозначения хронологии события Крестной смерти и воскресения. Если бы это было действительно главное намерение составителей Символа, то скорее, следовало бы поместить в текст упоминание императора Тиберия (+37), при котором был распят Иисус. Однако, в отличии от Пилата, Тиберий Август не говорил с Иисусом, а сохранившиеся легенды о его вовлеченности в биографию Господа, по-видимому, уже тогда казались Церкви слишком неправдоподобными.
Пилат упоминается в Символе не для хронологии. Его имя – политическое решение Церкви засвидетельствовать ее паритет, равенство, противостояние, взаимодействие, диалог с Империей. Говоря языком богословия, выразить вселенскость. Словами о Распятии при Пилате, Церковь сознательно противопоставляла себя политическому и государственному миру, представленному в лице того, кто тогда конкретно представлял Империю перед Господом Иисусом.
Церковь воспринимала себя как конкретное визави Империи. Как нечто или некто, кто до скончания века будет вести диалог с Империей, проповедовать народам Империи. Если следовать логике Евсевия, Церкви предстояло жить с Империей вовеки. «Кесарь возвестил всем людям о спасительном знамени <…>, среди царственного города воздвиг против врагов священный символ [Креста] и начертал твердо и неизгладимо, что сие спасительное знамение есть хранитель Римской Земли и всей Империи» (Похвала Константину 1,40).
При этом, недвусмысленные Слова Символа об ожидании Царства Господа Иисуса, Царству, или, дословно, «Империи Которого», не будет конца, были как бы вынесены за скобки. По меткому выражению одного из германских богословов недавнего прошлого, эсхатологический киоск Церкви закрылся.
Интересно, что распявшему Иисуса Пилату сразу же, и, как думалось тогда, навсегда, удалось уйти от ответственности за совершенное им преступление против правды. Так, уже в последних главах Евангелия от Иоанна, предпринимается очевидная попытка его реабилитации. Пилат сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем (Ин. 18, 38). Пилат, услышав это слово, больше убоялся (Ин. 19, 8). С этого времени Пилат искал отпустить Его (Ин. 19, 12).
В этих последних, «пилатовых главах», Евангелия от Иоанна, Господь Иисус противопоставляется «иудеям», что глубоко теологично, но, исторически, выглядит как анахронизм. Сам Господь никогда не противопоставлял Себя Своему народу. По свидетельству Апостола Павла, неверие иудейского народа в мессианство Иисуса было частью божественного плана. Говоря современным языком, если бы Израиль уверовал, христианство никогда не стало бы вселенским. Опять-таки, согласно Павлу, уверовать иудеям воспрепятствовал соблазн Креста.
В первые века христианства Апологию Пилата продолжалась. У Тертуллиана мы находим свидетельство о том, что омовение рук Пилатом символизирует крещение, в одном из синаксарей Эфиопской Церкви Пилат упоминается среди святых, с днем памяти – 19 июня. Среди памятников этой древней восточной Церкви мы находим «Мученичество Пилата», и даже «Анафору», то есть приписываемую его имени… Евхаристическую молитву. Под именем Клавдии Прокулы, мученицы, почитаемой в нашем богослужебным календаре, многим видится «последняя сновидица» Нового Завета (Мф. 29, 17) – жена римского прокуратора Иудеи.
Пилату удавалось сохранить руки умытыми до рубежа Первого и Второго тысячелетий. Тогда, в результате борьбы римских епископов за эмансипацию от светских правителей, а также спора об инвеституре, Пилат, в восприятии Церкви, стал тем, кем он и был: утратившим вкус правды циником.
В XXI веке евангельский образ Понтия Пилата доказал свою удивительную бессмертную живучесть. Сегодня в Пилате и его жесте умовения рук – этом провозвестнике повсеместно вводимого ныне на Западе карантина и чрезвычайного положения — нам видится образ современного демократического правителя. Он намерено уходит в тень, передает право принятия решений народу. Так, но лишь на время, вечному Пилату вновь удается снять с себя ответственность перед судом Истории.
Отказ от убеждения в том, что христианство призвано не христианизировать, но преодолеть Империю (то есть то, в чем языческая римская власть совершенно справедливо и прозорливо обвиняла первых христиан!) в течение веков привел к квазидогматическому убеждению в том, что Ортодоксальная Империя может быть только одна. Как един Бог, один Искупитель, одна Церковь и одно Писание.
Вера в Единую Империю по необходимости вела к отрицанию подлинности и ортодоксальности Государств и Церквей, бывших за ее пределами. И получается, что Разделение Церквей на Православную и Католическую должно было неминуемо произойти.
Иерей Августин Соколовски
Фото автора
