Идея альманаха «Дары» чрезвычайно актуальна. Он позволит профессионально, подробно и аргументированно высказаться о современном церковном художественном творчестве, разоблачить псевдохудожественную деятельность, найти связи между современной церковной культурой и ее прошлым. Таким образом, независимо от того, насколько удачен будет первый выпуск альманаха, ему следует пожелать продолжения и развития.
На основании презентации, не имея на руках самой книжки альманаха, преждевременно делать выводы, но некоторые наблюдения высказать можно.
Материал (иконы, церковная архитектура, примеры станкового и прикладного искусства) преподносится под рубрикой «Красавица и чудовище». Составители демонстрируют образцы продукции, к которой давно привыкли в церковном обиходе, и которая не приемлема ни в рамках традиции, ни с позиций хорошего вкуса, ни как новаторство. Категорически отрицательная оценка таких изделий не вызывает сомнений и всякий, кто ответственно относится к церковному творчеству согласится, что необходимо противодействовать распространению подделок и китча всеми мерами. Так обстоит дело с тем, что достойно назвать «чудовищем». Менее очевидно, что представляет образ «красавицы», и это совершенно естественно: в художественном творчестве погрешности, тем более такие грубые, которых премного в современном церковном обиходе, различимы с первого взгляда не только для специалиста, но для всякого человека со вкусом. Другое дело, на что указать как на образец или в чем видеть творческую удачу. Со многим, что предлагают авторы презентации, не хочется согласиться. Безусловное исключение представляет собой графика И. Черкасовой, но к разговору об этом, уже признанном и востребованном искусстве, вернемся позднее. Если же обратиться к собственно храмовому творчеству (архитектуре, иконописи, монументальной росписи), то возникает вопрос критериев оценки.
Нам кажется сомнительной идея «авторского подхода», «новизны», «преодоления традиционных форм» как альтернативы косности. Точные теоретические обоснования, которые формулирует И. Языкова, когда разъясняет природу церковного искусства, как раз, и не позволяют принять новаторство за исходную идею духовного творчества. Самые смелые перемены в истории иконописи не были результатом «поисков нового языка». Это были единственно верные средства свидетельствовать о Христе, почему и не устаревают те росписи, как не устаревает текст Евангелия. Напротив, ничто так быстро не стареет, как что-либо, некогда поражавшее новизной. Если в наше время храмовой живописью или архитектурой занимается человек глубоко верующий и церковный, при этом художник с хорошей школой и по природному дарованию, то новизна выразительных средств никогда не станет для него важна сама по себе. Она либо явится как необходимость, либо будет отброшена как помеха. Для примера можно обратиться к церковным произведениям художников конца XIX — начала ХХ века: ни иконопись в Абрамцеве или в Талашкине, ни прививка стиля модерн к церковной архитектуре не обогатили истории христианского искусства. Дело в том, что точность, можно сказать — подлинность выразительных средств в церковном творчестве объясняется иначе, чем в творчестве персональном (в «свободных искусствах»); здесь чудо выразительности оправдывается подлинностью, остротой церковного опыта. Если он есть, то выражается уникально верным языком, внятным всей Церкви и принятым ею. Язык этот может быть неожиданным или хорошо знакомым, не это главное; важно — выражает ли он подлинный опыт. Если этого опыта нет, то неизбежна имитация, и тогда уже не важно — новизны или традиции. Вообще «новизна» — понятие не собственно научное, скорее журналистское.
В этой связи хотелось бы пожелать альманаху доброкачественного искусствоведческого подхода к анализу современных произведений. Тогда легко будет избежать еще одной неточности, которую можно было заметить в ходе презентации.
Дело в том, что существенно иначе следует рассматривать произведения собственно церковного искусства (храмы, иконы, фрески, предметы убранства) и станковые произведения на священные сюжеты. Последние могут с мощной глубиной свидетельствовать об истине (что может быть выше «Блудного сына»!). Даже такие простые по выразительным средствам вещи, как лубки И. Черкасовой своей целомудренной искренностью и графическим мастерством — подлинно христианское творчество. Однако, как живопись и скульптуру старых мастеров, так и новое станковое искусство, посвященное евангельским сюжетам, невозможно рассматривать в одном ряду с иконописью. Очевидно, что и значение новизны языка в этих разных видах художества совершенно иное.
Сказанное, конечно, тривиально, но состоявшаяся презентация заставляет об этом напомнить, ведь в одном ряду с новыми образчиками икон и росписей мы увидели и мелкую пластику, и декоративные панно.
Разумеется, то, каким представляется церковное творчество, зависит от сознания современных церковных людей. Оно не похоже на то, какое было в средние века, когда духовная реальность формировала сознание, мировидение, эстетический и этический опыт христианского общества. Этому было подчинено представление и о явлениях низшего порядка — временных, материальных. Секуляризм перевернул соотношение этих явлений, так что современному человеку невозможно с той же реалистичностью опознать духовный опыт, ощутить его конкретность, динамику, свежесть. Чаще получается, что, «расправляя крылья свободного творчества», мастер реет по волнам моря житейского, а не в пространстве духа. Очень вероятно, что преждевременно искать (а при большом желании и как будто бы находить) подлинные открытия в церковном искусстве. Слишком большой разрыв (ни в одно столетие) отделяет нас от его плодотворных истоков. Это вовсе не катастрофично для судеб Церкви, ведь Христос всегда и во веки Тот же. Вспомним, каким несовершенным было изобразительное искусство христиан в первые времена, но мощное действие Духа, концентрированный в Евхаристии опыт богообщения породил и творческую силу, открыл новый художественный язык. Так ли этот язык понятен и прост для современного христианина, что необходимо говорить по-новому? А может быть, слишком глубок и труден, и потому хочется перейти на свой сленг?
Нет, мы отнюдь не ради трусливого охранительства предостерегаем от новаторства.
О новом провозглашено так неотменимо радостно: «Кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое». Просто, новаторство — это смена ветхого на то, что обветшает, а новое — во Христе.
