Господь в Евангелии, отвечая обвинявшим Его, говорит, что они «думают, что чтут Бога», то есть возвещают Его учение, но на самом деле учат учениям и заповедям человеческим (Мф. 15, 9).
Слыша эти слова, и будучи, в значительной степени, воспитаны в старой, мертвой, «дореволюционной», а по сути, до новозаветной, законнической парадигме, мы сами думаем, что есть заповеди Божьи, которые мы знаем, и есть учения человеческие, которых мы стараемся избегать. Но евангельская правда, сама суть новозаветного провозвестия говорит о том, что нет ни «существующих самих» по себе заповедей Божьих, нет и просто учений человеческих.
Лишь «в наших глазах» и в тех контекстах, в которых употребляются слова, раскрывается правда о том, являются ли эти слова Заповедью Бога или учением человека. Потому что всякое божественное повеление и всякая заповедь может быть обсмеяна, профанирована, доведена до абсурда, применена не вовремя, и употреблена так, чтобы сделаться оружием для истребления ближних.
Среди святых аскетов был древний египетский подвижник по имени Коприй. В отличие от неисчислимого множества аскетов того времени, оставшихся безвестными, повествование о Коприи вошло в бессмертное произведение Еленопольского епископа Палладия (363-430) «Лавсаик». Этот труд в сжатой форме повествует о жизни древних подвижников и называется по имени императорского чиновника Лавса, которому и был посвящен.
Итак, Коприй был пресвитером и совершал многие знамения. Однако, уже одно его имя таит в себе нечто «подозрительное». Ведь если это его имя передано нам правильно и без искажений, то оно буквально означает «навозный».
Здесь на память приходит вроде бы неуместная параллель. Известно, что до Октябрьской большевистской революции 1917 года существовал обычай, согласно которому академическое духовенство могло выбирать себе соответствующие карьерные монашеские имена. Часто этому соответствовали и очень красивые фамилии – Преображенский, Диамантов, Родосский или Фолиантов – которые, в своих красоте и изяществе, должны были подчеркивать принадлежность к блестящему духовному элитарному образованному сословию.
Здесь же, в эпоху, называемую Золотым веком святоотеческой письменности, нам предстоит некий Коприй – своего рода Акакий Акакиевич Египетской пустыни — который, по каким-то своим причинам, а может безосновательно и беспричинно, воспринял на себя такое имя.
Одним из ключевых эпизодов богатой знамениями жизни пресвитера Коприя была полемика с еретиком-манихеем. В наши дни само слово «манихейство» создает у нас впечатление о чем-то доктринально нелепом и обрядово вычурном. Однако, феномен манихейства, в том виде, в каком он предстает нам в непосредственных данных того времени, по силе, распространению, убедительности и планам на будущее, вполне сопоставим с теми мировыми религиями, что ныне господствуют в мире.
Итак, Коприй вступил с одним из манихейских священников в полемику, которая, по свидетельству жития, закончилась тем, что оба вошли в огонь, и только Коприй остался невредимым. Конечно же, можно принять это буквально. Но такое буквальное понимание приведет нас к необходимости ответить на множество неразрешимых вопросов, апорий и противоречий. Тем паче, надо понимать, что люди, жившие в IV веке, были не глупее нас. Пожалуй, они обладали даже большей чуткостью к правде, большей открытостью к правдоподобному и библейски убедительному, чем это присуще нам сегодня. Поэтому, эпизод с бурей и натиском полемики нуждается транссемантическом истолковании.
Он может обозначать безупречность. Безупречность, которая сводится к отказу Господа Иисуса от трех искушений в пустыне, каковые преподнес Ему дьявол. Переводя суть этих трех искушений на язык «человеческих учений» современности – секс, власть, деньги – следует признать, что никто… ни в Церкви, ни в обществе, ни из возвещающих заповеди, ни из живущих по преданиям человеческим, не смог противостоять этим трем вещам. Тем паче, что они вполне могут приходить не как «учения человеческие», но являться в страшном, антихристовом, волчьем, смертоносном лике подделанных заповедей Божьих. Только тогда, когда ничто из этой мерзкой шестеричной триады, имя которой антихристово число 666, не способно зацепить или уловить человека, тогда он – в силу дарованного благодатью дара Христовой безупречности – может делаться общником Заповеди.
Получается, что именовавший себя «навозным» пресвитер Коприй на самом деле обладал данным ему от Бога новым именем, которого никто не знает, кроме того, кто получает (Апок. 2, 17). А противоставший ему в полемике манихейский священник — который, несомненно, цитировал те же самые, известные всем нам библейские Писания — был обрушен. В самой убедительной неубедительности своего проповеднического дискурса став знамением для всех будущих «священных профанаторов» Божественного слова.
Священник Августин Соколовски
